Орден за фотолетопись
Труд фронтового фотокора Станислава Красильникова высоко оценил Президент России
В начале наступившего года Президент России Владимир Путин подписал указ о награждении специального фотокорреспондента ИТАР-ТАСС Станислава Красильникова орденом Дружбы. Это уже вторая высокая награда журналиста: в 2015-ом В. В. Путин наградил его медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» I степени.
Почему я об этом пишу? Потому что мне очень приятно, что я знакома с этим на редкость скромным и удивительно вдумчивым человеком, который, рискуя своей жизнью, запечатлел всю боль Донбасса. Он работал в Артёмовске на линии боевого соприкосновения и в госпиталях, считая, что на это нужно смотреть, даже если больно, даже если страшно и горько.
Мы познакомились летом 2015 года. Станислав Александрович на один день приехал в Темников, чтобы отснять материал о его достопримечательностях для нового международного интернет-проекта. Ресурс запускали для размещения информации о регионах-организаторах чемпионата мира по футболу-2018.
Станислав оказался уроженцем Саранска. До переезда в Москву работал в «Столице С» и с республикой хорошо знаком. В районе его интересовали исторические места, храмы, заповедник. Моя задача была - показать ему нашу красоту, рассказать о нашей гордости.
Он внимательно рассматривал кованые двери как образец работы темниковского чугунолитейного завода, резные наличники, передававшие неповторимость деревянного зодчества. Тогда он рассказал всему миру о том, что в Мордовии есть город Темников и его история связана с именем великого адмирала Российского флота Фёдора Ушакова, ныне причисленного к лику святых, и что можно помолиться в Санаксарском монастыре, где покоятся его мощи. А еще Темниковский район известен как заповедный край, и заповедник им. П. Г. Смидовича интенсивно развивается: здесь разрабатываются новые туры и маршруты, монтируются экологические тропы. Все это интересно для туристов как внутри страны, так и за ее пределами.
Станислав работал до вечера. Помню, что в течение дня то накрапывал дождь, то поднимался ветер. Корреспондент не присел ни на минуту. Последним он снимал закат солнца с пешеходного моста через Мокшу, а я рассказывала ему о том, что именно в этом месте темниковцы несли на руках тело Ф. Ф. Ушакова в Санаксарский монастырь для погребения после отпевания в Спасо-Преображенском соборе.
Вскоре он мне позвонил и спросил о женщине из Алексеевки, которая на старинном станке занимается ткачеством. О ней писали «ТИ». Но женщины в селе не было, и мы не встретились. К тому времени он уже работал на Майдане. В принципе, с Майдана 2014 года он и ведет тревожную, кровавую и героическую фотолетопись. Рассказ дальше - это заметки о совсем не мирной работе фотокорреспондента. Именно за это он получил орден Дружбы. Информацией Станислав поделился с бывшими коллегами из «Столицы С», и я не могу не поделиться ею с читателями «ТИ».
«В декабре 2013-го я уехал на киевский Майдан. Тогда еще не наблюдалось агрессии к русским, но было изначально понятно, что все это грамотно организовано и управляемо… В феврале 2014-го я работал на сочинской Олимпиаде. А на Майдане начались расстрелы».
Наступила Русская весна. Вернувшись из Сочи, Красильников сразу же уехал в Севастополь.
«Все, с кем я общался в Крыму, абсолютно все были за Россию. Во время референдума я был на многих участках. В прозрачных урнах виднелись бюллетени «за». «Против» - минимальное количество. После голосования в Севастополе все гуляли по набережной с российскими флагами. Я пробыл там до середины мая, объехал на своей машине весь Крым. После референдума на Украине резко изменились настроения: русские оказались виноваты во всем. Россиян перестали пропускать через границу. Пришлось сделать хитрый ход: я полетел в Софию, провел там несколько дней и сел на поезд София-Киев. Он шел через Карпаты, через глухой погранпункт, где были только утренний и вечерний поезда. Если бы ссадили, пограничникам пришлось бы охранять меня целую ночь. В Софии на книжном развале продавали две русскоязычные книги: «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына и сборник рассказов Стругацких. Я ехал и читал «Трудно быть богом». Это было путешествие между мирами, между войной и обычной жизнью. И я загорелся этими путешествиями…»
«Из Киева поехал в Донецк. Перебрался в Луганск. 2 июня самолет пустил ракеты по луганской администрации, а 2 июля - по пригородному селу. Разнесло улицу с детьми, которые выбежали посмотреть на самолет. И началась очень горячая фаза. Через месяц я смог выехать в Киев на поезде еще официально. Оттуда - до Одессы, и вылетел в Москву. Но дороги уже перекрыли. В Одессе эсбэушники проверяли русских. Я достал камеру, повесил ее на плечо и на все вопросы отвечал, что ничего не знаю, потому что еду с одесского кинофестиваля. Отношения между людьми пока оставались нормальными. Накануне приезда в Луганск там сбили самолет, который вез смену украинским десантникам, окопавшимся в аэропорту и думавшим, что они сидят в окружении российских войск, но никаких войск, конечно, не было, территорию контролировали ополченцы. Я отправился на такси искать сбитый самолет, не понимая обстановки и не зная, где свои, где чужие. Вышел у дороги на аэропорт. Там такая же схема, как в Саранске: от основной дороги идет дорога к аэропорту. Перешагнул мины, и тут из кустов появился человек в оборванной тельняшке, в разгрузке, с автоматом и на чисто русском языке: «Ты кто? Что здесь делаешь?» Я ответил, что журналист, хочу снять сбитый самолет. А он достал штык-нож: «Пятьдесят матерей остались без сыновей, иди в город и скажи, что мы будем резать всех». Я потихоньку стал отходить, успокаивая его… А в сегодняшней ситуации это было бы невозможно, он бы сразу меня зарезал. Но тогда даже не догадался взять в заложники.
У блокпоста рядом с поселком Металлист можно было хорошо поснимать. Поехали туда. Впереди сидел журналист «России» с камерой на моноподе. Навстречу попались люди в пикапах. Увидели камеру, развернулись, догнали нас, положили, потом привезли в штаб. И вышел такой грузный и томный человек: «Что вы здесь катаетесь? Вас убивают, а нам отвечать». Корреспондент сориентировался и сунул ему микрофон со значком «Россия»: «Давайте мы вас запишем». И тот так поплыл, все начал рассказывать. Показал пленных украинцев, прикованных к желто-синим гирям… Из Луганска я уехал в июле, а вернулся в октябре на выборы главы ЛНР».
В январе 2022-го Стас отправился на Олимпиаду в Китай, а вечером 25 февраля уже прибыл с коллегой в Донбасс: «Луганск был пустой. Началось очень быстрое расширение зоны нашего влияния. С февраля до середины марта мы постоянно ездили на новые территории, в новые поселки. Украинцы в основном просто бросали их и отходили. И в марте же начались бои за Рубежное…»
Теперь, возвращаясь в Москву или приезжая в Саранск, Красильников «попадает в другой мир», где люди не понимают, что происходит: «Война приходит за одну ночь. Ты можешь остаться без электричества, газа и воды за пару часов. Люди, которые говорят: «Пусть они где-то воюют», думают, что это сюда не придет? Они жрут в кабаках черную икру и пляшут голыми… Но должны же быть какие-то пределы!»
Стас снимает фото подбитого украинского танка с погибшим экипажем, видео из Трехизбенки, где старенькая бабушка у ворот, посеченных осколками, грузит в тележку дрова: «Что оно будет, как оно будет, мы ничего не знаем. Горе… Но ничего, переживем. Родились в войну, и умирать в войну. Что сделаешь… А сестре хату спалили. Господи, когда кончится это все?» Бабушка гнала с улицы деда в галошах: «Зайди! Заболеешь - как потом тебя лечить?» Через неделю бабушка вышла в черном платке: дед заболел и умер.
«Еще была группа кришнаитов «Пища Донбасса», - продолжил Станислав Александрович. - Два раза в неделю они возили горячую еду гражданским в освобожденные населенные пункты, где не было магазинов: кашу, борщ без мяса, но очень вкусный. Возили в Рубежное, когда там было освобождено лишь несколько улиц. Собирались очереди. Летом мы договорились с их руководителем, что я подъеду в частично освобожденный Северодонецк и поснимаю, как раздают еду. А утром в Алчевске разбили ракетами троллейбусное депо. Женщины-водители относились к этим троллейбусам, как ко второму дому. Они ходили и плакали, потому что ни одного троллейбуса не осталось. Там же из-под завалов достали тело человека с телефоном, прижатым к уху. И мне коллега говорит: «Это вроде Кирилл…» Да нет, не может быть! Мы набрали Кирилла, и телефон зазвонил в руке, прижатой к уху… Видимо, лежал придавленный, пытался куда-то позвонить, так и умер.
Рубежное брали долго, людей хоронили прямо во дворах.
С зимы появилась группа людей, которая собирала в домах и по всему городу трупы: кто-то умер от холода, кого-то посекло осколками, и жители просили вынести эти трупы. Их хоронили в братской могиле соседнего села. Когда люди прятались, они брали с собой только документы. Меня поразило, что у одной умершей бабушки оказались документы и письмо от любимого, написанное литературным языком очень давно: «Душа моя, жду встречи с тобой…» И вот она взяла это письмо… Бабушку закопали в братской могиле. Если найдутся родственники, будет эксгумация. А на этом месте планируют сделать мемориал».
Попасную взяли 9 мая. Но Стас доезжал туда еще в середине апреля. Прятал в кустах машину, пересаживался на БТР: «Риск большой, но в принципе ничего не снимешь. Спрыгнул, спрятался в подвале, и все. Снять, конечно, можно, но это будет последнее, что ты сделаешь… Кругом осколки, которые быстро пробивают колеса. Пришлось однажды доезжать двадцать километров на диске».
Очень многому Станислав Александрович научился на курсах ЧВК «Вагнер» весной прошлого года: «Я стал по-другому относиться к своей безопасности. Они подарили нормальный бронежилет, огромный рюкзак одежды, шлем. А до этого ходил без плит и без каски. На базе, где проходили курсы, готовили штурмовиков. Помню каждое слово. У чэвэкашников выверенные стойки, положения, минимальная зона поражения. Это была обалденная школа. Считаю, что человек, прошедший ту мясорубку, имеет абсолютное право на помилование…»
Стас философ: «Если ты не хочешь бояться, то должен идти на войну уже мертвым. Должен понимать, что тебя уже нет. Только так. Есть определенные правила: не надо паниковать, не надо бежать сломя голову, надо предварительно анализировать ситуацию, смотреть по сторонам, готовить пути отхода. Дроны в последнее время - это какой-то треш. Они везде. Когда идет дождь или снег, - это самая лучшая погода, потому что их сложно запустить. Я бываю в госпиталях. Много ранений, когда людям залетают осколки через лямки. Одному осколок влетел через нос и вылетел, пробив челюсть. Срочную помощь бойцы оказывают на передовой сами себе, а ночью их пытаются вывезти. Днем не вытащишь из-за дронов. В госпиталях раненых сортируют. Кому нужна срочная операция, - оперируют. Если человек транспортабелен, то отправляют в тыловые госпитали. И тоже в основном в темное время суток.
«После курсов я стал проситься в Артёмовск. От города ничего не осталось. Даже нет смысла его восстанавливать. Луганску повезло с городом, который его курирует: в нем уже заасфальтировали улицы, которые были разбиты со времен СССР».
Меня поразило, что люди из наиболее разрушенных населенных пунктов - всегда за Россию. Там находились украинские укрепрайоны. В той же самой Трехизбенке бабушка рассказывала, что они просто напивались и спорили на бутылку шампанского, кто попадет из миномета по крыше дома из соседнего села…
Фотография - вечная память. Снимаю работу артиллерии, быт бойцов. Там уже свое братство. И когда вернутся, у них будет презрение к тем, кто жировал здесь и не замечал эту войну. Бойцы - простые русские мужики, которых война затягивает, и они продлевают контракты, раскрываются как воины».
После разговора Станислав Александрович отправился на тренировку. «Если хочешь выжить, надо держать себя в форме», - объяснил он. Кстати, теперь он работает в РИА «Новости».
Фото: Станислав Красильников в заповеднике; в зоне СВО
Анжелика ЛЕБЕДЕВА, главред «ТИ»