За что мне дали Победную медаль
За что мне дали Победную медаль
-Скажи, дед, -обратился ко мне внук Арсений, дотошный мальчишка – четвероклассник. –Ты же на фронте не был. Ты же был тогда с меня. Какой же ты фронтовик?
А ведь и правда, трудно нашим внукам понять за что нам, детям войны, бывшим в ту пору возрастом 9-12-14 лет, вручили юбилейные медали наравне с участниками войны.
Я понял, надо объяснить. И рассказал внуку о наших мальчишеских «фронтовых» делах в годы войны. Тут, дома, в родном селе Летки.
Когда пришла война, мне было ровно столько, сколько внуку – 9,5 лет. Правда, четвертый класс я уже прошел. Были летние школьные каникулы. Помнится, стоял жаркий знойный июньский день. Мы, стайка мальчишек, человек 15, разного калибра, только что искупались в речке и побежали к сельской кузнице, поглядеть как подковывают лошадей. Зрелище – глаз не оторвешь. Кузнец, дядя Степа, огромного роста, в брезентовом фартуке, одетым на голое тело, казался еще более огромным, Он тут был главный.
Рядом с кузницей стояли два станка для ковки лошадей: четыре столба да широкие брезентовые ремни, чтобы закрепить лошадь к стойлу.
Сначала кузнец чистил, равнял, строгал специальным ножом копыта, потом примерял только что выточенную подкову к ноге, подгонял ее под копыто, и только потом, приладив, вгонял в края копыта кованные трехгранные гвозди. Было боязно смотреть: а вдруг кузнец ошибется и заденет гвоздем мясистую часть копыта, Но все шло четко. Каждый гвоздь входил на свое место. Лошадь высвобождали из пут, она с облегчением вздыхала, шла уверенно печатая новыми подковами.
Мы всех лошадей знали наизусть: и клички, и повадки, так как днем пропадали на конюшне: ездили их купать, пасли на лугах, скакали верхом, набивая себе мозоли, из-за которых без опыта ходили в раскорячку. Говорю об этом подробно потому, что вскоре, как начнется война, лошадей тоже возьмут на фронт, оставив только бракованных, на которых нам, мальчишкам, придется работать вместе с оставшимися стариками и женщинами.
Из села за короткое время уйдут на фронт 700 мужчин. Потому уже в первый военный сенокос, нам, мальчишкам, уже дали посильную работу: на «волокушах» подвозить к стогам копны сена. Лошадей впрягали в две срубленные кудрявые березки, а нас сажали им на холку, чтобы держать за узду, править лошадь к стогу. И это была совсем не забава. Стояла жуткая жара, около лошадей гудели роем и жалили их, сотни оводов, слепней. Лошади взбрыкивали ногами, хлестали их хвостами, но они впивались в их тела, где только возможно – от ног до ушей и глаз, а заодно терзали и нас. Но особенно жалко было лошадей. А все это вместе взятое за день выматывало все силы, даже у нас, лошадиных «рулевых». Уставали все, кто метал стога, была сенокосная страда. На учете был каждый час.
Это был наш первый бой – с оводами-фашистами. За сенокосом придут другие работы: подвозить к табачным плантациям воду для поливки. Здесь были свои жуткие испытания, так как остальная «тягловая» сила были быки, запряженные в телегу с бочкой. Я уверен, что более упрямого и вредного и ленивого животного, чем бык, в природе больше не существует. Впрячь его в оглобли, затолкать туда пятерым взрослым дел на целый час. Стронуть с места – еще столько. Потом, поиздевавшись, он тронет телегу и повезет к пруду – постоит, пока ведрами мы, двое юных ездоков, наполним бочку. Но потом надо его опять «раскачать», чтобы везти на плантацию. Если повезет, бочки доставишь. Нередко он ее уже где-то на подходе возьмет и опрокинет. Мучения эти – целый день. Легче ведрами таскать на плантацию, если какая поближе.
Наши внуки, да и дети тоже, не знают, что такое за день сжать серпом вручную 3-4 сотки спелой ржи или пшеницы. Матери наши делали это. А мы – помогали: вязали жнивье в снопы, стаскивали и укладывали в «кресты».
Обмолот приходился на осень. Подгоняли к скирдам молотилку, трактор – и работа начиналась. К «жерлу» молотилки, на деревянную площадку перед барабанами кидали вилами снопы, ножом рассекая обвязку и бросая жнивье в барабан. Тот ревел от натуги, глотал сотни и тысячи порций, переворачивая на выходе в конце молотилки, в процессе лилось потоком золотистое зерно. Мы, мальчишки, тоже понимали: помогали таскать снопы, возили в амбары.
Мне эта работа особенно хорошо знакома, потому что, начиная с 1943 по 1945 годы, я был назначен помощником машиноведа на молотилке. Занят был все лето и осень. Летом мы с машиноведом Володей Кузьминым оба жили в Летках, а молотили в Шайговской МТС. По этому готовить ее к осенней молотьбе приходилось уже с начала лета. Идти каждое утро в МТС, а вечером возвращаться домой. Весь день там был в работе: молотилку разбирали по «косточкам», заменяя изношенную деталь, стягивали весь молотильный аппарат. Делали обкатку узлов и т.д. А осенью с августа по октябрь ездили по селам района обмолачивать скирды. Мои одноклассники – Леонид Пугачев, Геннадий Нефедов, Таня и Маргарита Кулыгины и другие, шли в школу, а мне с моим старшим машиноведом была другая школа – обмолотить, не оставлять в зиму ни одной скирды.
Уже потом я шел в школу, «догонял» в учебе друзей. А дело все в том, что по-другому было нам нельзя. Наша большая, где восемь детей, семья, жила впроголодь уже с первых дней войны. В сорок втором погибнет на фронте отец. В этом же году уйдет на фронт старший брат Константин. Оставшиеся 7 детей, мал мала меньше, когда старшему 14, а мне 10-11, должны были добывать пропитание сами. Вместе с матерью, которая в основном тащила на себе этот непосильный труд и страдания. Ей, как и другим женщинам, у которых детей 1-2, определяли ту же норму: жать, растить махорку, пахать и сеять. Потому понемножку впрягались в помощь ей и мы.
А мой лично трудовой фронт начался еще и до «молотилки», тоже в сорок втором, плугарем. Было это так: рядом с нами жила трактористка тетя Шура Дуденкова, которую мы звали няней. Она до войны была у нас в няньках. Видя, как мы голодуем, она стала меня брать с собой в поле, в тракторную бригаду, где трактористам готовили раз в день неплохой обед. Котел был огромный, на 15 человек. Мыть его после обеда кухаркам было трудно. Няня привела меня в помощь. Я сначала соскабливал стенки котла от остатков каши или супа, и утолял голод, а уж потом мыл его с кухаркой.
А однажды, когда плугаря забрали на фронт, няня решила посадить на плуг меня, где была уже какая-то оплата. Дело все в том, что плуги были примитивны: 5-7 лемехов, сваренные в один агрегат, бороздили землю одинаково – и по ровной площади и буграм, поэтому надо было регулировать глубину, согласно ландшафту, определенной ручкой, сидя на плуге. Место плугаря – не дай Бог. Вся пыль и гарь от трактора твоя, оглушительный рокот – тоже. Особенно ночью, когда хочется спать. Именно на заре. Того и гляди нырнешь мимо лемехов и заживо похоронишь себя. Няня останавливала трактор. Давала мне часок-другой поспать. Пахала одна. Выдюжил я, наверное, с месяц. Еле стоял на ногах. Мать решила больше туда меня не пускать.
Я рассказывал внучку и о многом другом. О том, что в 9 лет я уже исправно умел косить, в 11 лет – плести лапти, пилить, колоть дрова, толочь в ступе просо, молоть на ручных жерновах зерно. А еще о том, что вся наша семья переболела сыпным тифом, и я, в частности, был на грани смерти. О том, как пухли от голода. Ели все, что могло спасти: липовые листья, лебеду, молодую крапиву, корни лопуха и т.д. Помогали матери тащить неимоверный воз, выдержать семикратную нагрузку: в колхозе и дома, где семь ртов, сама восьмая, всех обшить, обмыть, накормить, в школу собрать. Это точно был фронт. Без свиста пуль и снарядов, но со смертями в том числе. От голода и непосильного труда. Фронт этот назывался тылом, опорой армии и флота, неотъемлемой его частью, без чего победы достичь едва ли было возможно. И мы, дети войны, были тоже его бойцами.
Рассказал внуку и о том, как 14 лет от роду в 1945 году пошел работать на военный завод №518 на Урале, в г. Ревда Севастопольской области. А потом учился в техникуме, не имея возможности до окончания поесть досыта хлеба.
Тяжек был и весь последующий путь. Заочная учеба в вузе, комсомольская и партийная работа, работа в МГУ им. Н. П. Огарева, звание кандидата наук и доцента. Долгие годы журналистского труда, 8 изданных книг, что-то достигнуто и другое.
-Так, кто же мы, сынок, - спросил я внучка: просто дети войны или ее ветераны? И по праву ли нам наравне с фронтовиками победные медали?
Внук обнял меня за шею и заплакал.
Леонид КИЧЕВ,
член союза журналистов РФ.