МОЯ ЛЮБОВЬ - ГУЛЯЕВО
В селе имелось несколько улиц и переулков: Околица, Наслудка, Каратаещина, Голицино, Гонцов порядок, Петров порядок, расположенный на правом крутом берегу реки, у подножия горы. На нем-то и проживало пять семей Петровых, отсюда и название. На этом порядке стоял и родительский дом. Были и другие улицы и переулки.
Я любил подниматься на Гуляевскую горку и смотреть с нее на село. Зрелище впечатляло. Душа радовалась, глядя на простирающиеся просторы полей, лугов и леса, вьющуюся змейкой реку Алатырь. Невольно слетали с уст строки из стихов моих любимых поэтов А.С. Пушкина, Ю. Лермонтова, А. Некрасова.
У сельчан очень многое было связано с рекой. В то время река была полноводной, широкой и глубоководной. На склонах крутых берегов гнездились стрижи. До войны в реке было много рыбы. Водились раки, которых мы ловили. В старице реки, около улицы Наслудка, жили ондатра и угорь.
На западной окраине села, в конце Петрова порядка, река была перекрыта плотиной, за счет чего Алатырь был полноводным. Здесь еще в царское время были построены мельница и маслобойня.
Рядом с плотиной, между рекой и обводным каналом, образовался сказочный островок, в центре которого находился старенький, а затем был построен добротный дом мельника. На всей территории островка радовал глаз сад. Здесь мы, ребятишки, любили играть в прятки и просто гуляли, а летом купались и загорали на песчаном берегу.
Весной, во время половодья, река выходила из берегов и, более чем на километр, заливала округу. В Наслудке и Каратаещине вода подходила к самим домам, иногда затапливала их. И они, взятые в «плен» рекой, становились похожими на маленькие островки среди водной глади.
Сначала по реке неслись льдины, а затем, когда она освобождалась от них, плыли бревна, доски и мусор. Однажды мы с братом Матвеем наблюдали, как на плывущей льдине метался заяц. Сразу же вспомнился «Дед Мазай и зайцы».
После войны прежнюю плотину и мельницу во время половодья снесло. Вверху по реке силами двух колхозов из Гуляева и Кенди построили новую плотину, а на месте старой - электростанцию, директором которой стал мой школьный товарищ Николай Павлович Цибанин.
Впоследствии и эту плотину снесло, и река обмелела, стала небольшой речкой, а в некоторых местах - почти ручьем, который я переходил, сняв обувь.
На западной окраине села, рядом с Петровым порядком, был большой колхозный сад, растянувшийся на сотни метров от берега реки и до вершины горы. Раньше он назывался барским и принадлежал бывшему местному барину. В саду росли яблони, вишня и слива. Здесь находилась и пасека. Рядом с садом располагалось двухэтажное кирпичное жилище барина и еще несколько домов. В северо-западной части сада росли вековые дубы, ели и много сирени. Ранней весной, с появлением первых проталин, мы - ребятишки, играли там в лапту, городки и другие детские развлечения. К сожалению, судьба сада в будущем была печальной. В годы войны его вырубили сельчане на дрова. Приведу два приключенческих примера, связанных с садом. До созревания плодов и уборки урожая он охранялся в то время Яковом Цыбаниным. Однажды летом я проходил мимо сада. Сторож, увидев меня, попросил подменить его, пока сходит домой пообедать. Помню, дядя Яков долго не возвращался. Я, не дождавшись его возвращения (спешил в полевую бригаду для учета работы колхозников), ушел. Домой возвращался тем же маршрутом. Вечерело. Неожиданно из кустов выбежал сторож, настиг меня и стал хлестать по спине веткой шиповника. Я вскрикнул от неожиданности и боли и побежал. На бегу угодил на пеньки срубленных кустов и сильно поранил ноги (я был босиком). При очередной встрече мы взаимно извинились. Он рассказал мне, что после моего ухода в сад набежала ватага ребятишек и стали трясти яблони. Вот за это он меня и наказал.
И другой случай. Сосед Толя Цыбанин (внук сторожа) предложил мне залезть в сад за яблоками. Стемнело, мы проникли в сад. Толя залез на дерево и стал его трясти. Я был на стреме и собирал яблоки. Вдруг появился сторож. Я только успел крикнуть об этом Толе и дал дёру. Он же спрыгнуть с яблони не успел, и дед отделывал его дубинкой. Тот, крича на все село, вырвался из «объятий» старика и тоже дал дёру в сторону реки, а дед гнался за ним. Толя со всего разбега плюхнулся в реку (высота берега была не менее 4-5 метров). А утром дед на лодке поплыл рыбачить. Внук подкараулил и бросил увесистый камень в лодку, который пробил ее дно. Дед, матюкаясь на чем свет стоит, вынужден был искупаться. Вот такой была «расплата».
В селе имелся клуб - одноэтажное деревянное здание. В нем часто демонстрировалось немое кино. Мы, ребятишки-безденежники, стремились заранее прибежать к клубу, чтобы без билета попасть внутрь в качестве помощника механика на время прокрутки кинолент. Иногда это нам удавалось, а чтобы мы, войдя в клуб, не «растворились» скрылись среди присутствующих, механик отбирал у нас головной убор (если он был) или какую-то другую вещь. После окончания кинофильма он бросал наши вещи на улицу и мы с криком бросались искать их в темноте, а иногда и в грязи. Однажды мы прокопали лаз под сцену клуба, где устанавливался экран и во время показа кинофильма проникали на сцену и смотрели кадры кино с обратной стороны экрана. Но вскоре лаз обнаружили и добротно заделали. Когда нам не удавалось попасть в помещение клуба, мы пытались смотреть кинофильм в щели окон, закрытых ставнями или завешанными шторами.
В советское время в селе появились сельсовет, расположенный в одном помещении с клубом, и здание для правления колхоза. Медицинский пункт располагался в бывшем барском доме, где хозяин с семьей проживал на втором этаже. После войны в этом доме размещался интернат. Им заведовала некоторое время моя сестра Раиса. Для медпункта было построено новое здание. Акушеркой многие годы работала Раиса Андреевна Новикова. У сельчан она пользовалась большим авторитетом.
На окраине села, по дороге в Кендю, у подножия горы, располагался кирпичный завод, на котором трудилась одна семья, а несколько колхозников помогали ей.
В центре села, на самом видном месте, красовалась церковь. В ней-то я и был крещен. Сюда приводила меня бабушка Аграфена. Помню, как по улицам в великие религиозные праздники совершались крестные ходы с хоругвиями в руках священнослужителей, за ними шли сельчане и ватага ребятишек.
В 30-е годы церковь разрушили. Видел, как с колокольни сбрасывали колокола, один из них разбился. Присутствующие при этом старики, старушки и некоторые молодые люди крестились и плакали.
Рядом с селом проходит железная дорога. Мальчишками мы, от глаз кондуктора, забившись в вагоне под сиденье катались «зайцами». Когда он замечал нас, выпрыгивали из вагона на ходу.
Семилетняя школа располагалась за огородами Каратаещины, недалеко от реки. В ней учились мои старшие сестры Александра и Мария, брат Матвей и я. В середине 30-х годов она сгорела. Для учебы детей младших классов были приспособлены помещения в зданиях правления колхоза и сельского Совета. Ученики старших классов ежедневно ходили за знаниями в Кергуды, Кендю, Степановку.
В 1938 году в селе построили двухэтажную среднюю школу на месте разрушенной церкви. В ней в старших классах обучались и ребятишки из соседних сел.
Перед войной и в первые годы войны почти во всех классах были параллельные классы, а в 1942 году было даже три 8-х. В каждом классе по 35-40 учеников. Учились в две смены. Эту школу закончил мой брат Матвей, в ней обучался я и мои младшие сестры Анна и Раиса. Кстати, мы с Матвеем были членами редколегии стенных газет. Оба писали плакаты и лозунги и для клуба, а также были активными участниками художественной самодеятельности.
Школьники активно занимались спортом, чаще на свежем воздухе. Весной и летом - легкая атлетика, волейбол, городки, лапта, гимнастика и другие. Зимой - коньки и лыжи. С началом войны нас активно обучали военному делу: стрельбе из малокалиберной винтовки, метанию учебных гранат. Сдавали нормы БГТО и ГТО и другие.
На уроках математики и тригонометрии выходили в поле с саженью в руках обмерять участки и на месте делали расчет размера площади и т.д. Калькулятором тогда были счеты. Я свободно производил все четыре действия: сложение, вычитание, деление и умножение. Это сейчас в школе имеются компьютеры - свидетельство внимания учебному заведению со стороны государства.
В 1928 году в Гуляеве был образован колхоз «Культура». Почти все сельчане, в том числе и мои родители, в него вступили. Процесс коллективизации у нас, как и по всей стране, проходил довольно сложно, и не без перегибов, особенно когда в 1930 году проходило обобществление домашнего скота и инвентаря. Мне тогда было четыре года, но я хорошо помню отдельные нюансы тех сложных дней и лет. Помню мамины слезы, когда со двора уводили в колхоз единственную кормилицу - буренку, теленка и трех или четырех. Помню, как мама, причитала, чем я буду кормить такую ораву. Помню как матерился отец, а мама пыталась удержать его, боясь возможных нежелательных.
С началом коллективизации, было не мало случаев саботажа со стороны жителей села, поджогов колхозного имущества и домов колхозников. Дважды поджигали наш дом.
Со временем жизнь в колхозе стала налаживаться. Хорошо помню первые шаги в этом деле. Где-то году в 1931-ем на горе была посеяна гречиха, урожай собрали хороший. У людей появился дух коллективизма и патриотизма, нередко, особенно в период сенокоса и уборки зерновых, женщины возвращались домой с песнями. И это выглядело почти как в кинофильме «Кубанские казаки».
В селе активизировалась работа школы, пионерской и комсомольской организаций. Разнообразно протекала жизнь детворы и молодежи. Мы резвились, занимались спортом, играли в прятки, городки, лапту, шалили, из-за любопытства иногда лазали в соседние огороды. Зимой катались на лыжах и коньках по льду на реке.
Мы с братом Матвеем сами мастерили себе коньки и лыжи. К весеннему половодью вязали наметки для лова рыбы, а затем вместе рыбачили. Вместе сажали деревья у дома. В память о себе он посадил перед окнами березу, а я в глубине огорода - рябину.
Вот так проходила жизнь в селе и в нашей семье в 30-е годы прошлого столетья. Но мир был нарушен. 22 июня 1941 года гитлеровская Германия развязала войну. Об этом я услышал в 12 часов дня из сообщения по радио. Находился в то время у магазина, куда меня послала мама купить керосин и соль. Забыв о покупке, быстро вернулся домой и сообщил о случившемся. Мама пожурила меня за то, что пришел без покупки. Я вернулся к магазину. На улицах было немноголюдно, ведь большинство колхозников на работе. Однако после услышанного, люди стали собираться группами возле сельсовета, правления колхоза, школы, горячо обсуждая случившееся.
Затем последовал массовый призыв военнообязанных в армию и направление многих на фронт. А уже к концу 1941 года появились первые сведения о раненых и погибших.
В августе 1941-го принесли повестку брату Матвея, 1923 года рождения. Помню, как плакала мама, как сдержанно простился с ним отец, а после его ухода зарыдал. Матвей попрощался с сестрами Марией, Анной и Раисой. Мы с братом по-мужски обнялись и расцеловались. И он вместе с товарищами отправился на сборный пункт в Кемлю. И вдруг звонок Матвея в сельсовет. Оказывается, он забыл какую-то справку и просил прислать ее. Отец нашел ее, вручил мне, сказав: «Сынок, беги и отнеси Матвею». У поэта Николая Рубцова есть такие слова «Помню я дождь и грязь во дворе». И вот в эту схожую погоду я побежал босиком через Голицино, затем вдоль железной дороги через Кергуды вплоть до Кемли. Бежал без остановки под проливным дождем. Встретился с братом, отдал, мы еще раз обнялись, я всхлипнул и мы попрощались. У меня что-то дрогнуло и оборвалось в груди. Когда возвращался домой, дождик перестал, выглянуло солнце. Я уже не бежал, а шел медленно в задумчивости.
Брата направили в Казахстан. Там в 1943-ем он окончил военное училище связи. Ему присвоили офицерское звание «лейтенант» и направили на фронт. Был командиром взвода связи. В марте 1944 года погиб в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Было ему 20 лет. Его имя, как и имена погибших на войне односельчан, высечено на обелиске в родном селе.
Дети войны быстро взрослели. Обычные игры в прятки, лапту, городки ушли на второй план. Мы часто играли в разведчиков в колхозном саду (распределялись на противоборствующие группы) с применением трещоток, ружей и пистолетов, вырезанных из дерева, и с криком «Ура!» шли в атаку на «противника».
С лета 1942 года начали конструировать игрушечные пистолеты: на деревяшку крепили металлическую трубку, в которую набивали порох и во время игры вели настоящую стрельбу. Порох мы добывали из неразорвавшихся учебных авиабомб, метание которых велось на полигоне за железной дорогой в одном километре от нашего села. Добывать его нас научили летчики, проживавшие в палатках недалеко от полигона. К счастью, что при извлечении пороха из авиабомб не было ни одного несчастного случая.
А в школе стали больше придавать значение сдаче норм БГТО, ГТО, стрельбе из малокалиберной винтовки, метанию учебных гранат.
И все же в те годы главным для нас были не военные игры, а работа в колхозе, где мы наравне с взрослыми производили сельскохозяйственную продукцию для фронта и в меру сил помогали родителям. Даже мои младшие сестренки Анна и Рая, которым в 1941 году было 8 и 6 лет выходили в поле. Вместе с другими школьниками собирали оставшиеся после жатвы колоски и сдавали их в колхозную копилку.
Мои родители - отец Филипп Матвеевич и мать Матрена Ивановна (в девичестве Федорова) - родились в Гуляеве, выходцы из крестьян из крестьян, с 1928 г. – колхозники. Мама была безграмотной, отец окончил 4 класса сельской школы, рано стал инвалидом труда.
Несмотря на сложные жизненные перипетии, мама и отец, в силу своих возможностей, делали все для обучения и воспитания нас. Это благодаря им мы вышли в люди.
В. ВЫБОРНОВ,
г. Москва.