Возрождение

А я, наконец, нашла свою маму...

На этой фотографии Анна Гурина. Личная информация о пользователе аккаунта в социальной сети добавляет: 64 года, город Петрозаводск... Впервые я наткнулась на ее страничку в группе села Адашево, где несколько лет одиноко висел ее пост с просьбой поделиться хоть какой-то информацией о детском доме, работавшем в годы войны в селе. Именно туда была эвакуирована из Мурманска мама Анны - Михеева Прасковья Андреевна вместе со своими братьями и сестрами. Конечно, просьба оставалась без отклика. Ведь практически уже нет тех, кто помнит этот детский дом, а те, кто помнят, не пользуются соцсетями. В обращении этой женщины из Карелии столько душевного крика, хотя оно было написано простыми предложениями, что просто невозможно остаться равнодушной. Началась переписка с Анной Олеговной, поиск информации, и в редакции мы не заметили сами, как начали постоянно разговаривать об их истории, погружаясь в тот мир, который оставили в прошлом эти две женщины - мать и дочь... Спустя две недели я видела Анну сквозь призму нашей переписки только такой, как на этом фото. Эта женщина, с которой я никогда не встречалась, представлялась мне за тысячу километров именно так - в походной форме, с внуком на руках…

Вся ее жизнь - это поиск. Она является членом генеалогического общества Карелии. Но мотивация ее выбора далеко не увлеченность, а любовь к семье. Не только в том узком плане, в котором мы научились ее понимать. Не только к мужу, трем дочерям и внукам, но и к предкам, к их тяжелой, наполненной испытаниями судьбе. Она держит внука на руках и смотрит вместе с ним вперед, и рассказывает ему на ушко об истории их прародителей. Она в спортивной одежде, прошла далекий путь назад, поднимая тяжелые камни прошлого. Родословная семьи, которую Анна собирала по крупицам, уходит аж в царское время! Но один камень остается неприподъемным. Это - мамина эвакуация в Адашевский детский дом. При жизни мама редко рассказывала о своем детстве - сразу из глаз катились слезы. И не желая травмировать любимого человека, Анна оставляла расспросы. После смерти мамы она начала искать ее… свою маленькую маму, ту девочку, у которой детство украла война. Кто знает, возможно, прошлое имеет способность застывать? И, огибая временные рамки и настоящую реальность, Анна пройдет по центральной улице села Адашево. Свернет в сторону школы, откроет деревянную дверь уже несуществующего интерната, вдохнет его сырой и холодный воздух, пройдет по скрипящим половицам коридора, отворит в летающих на солнце пылинках еще какую-то дверь, пройдет по соломе в самый темный и дальний угол памяти и… найдет там свою маму. Свою 13-летнюю маму. Возьмет ее на руки, обогреет, поцелует в большие и беспомощные глаза и споет ей ту песню, которую потом ей на ночь будет петь мама… А ПОКА… ...началось образование колхозов. Людям было тяжело принять новую форму сознания, по которой твое кровью и потом нажитое должно почему-то стать общественным. Они старались покидать свои земли в поисках лучшей жизни. Так уехали жить в Мурманск из карельского села Корбозеро Пудожского района родственники Ириньи Даниловны, мамы Прасковьи Михеевой. Ее отца за то, что не согласился отдать в колхоз имущество, расстреляли. Семьи тех, кого коснулась такая страшная доля, старались обойти стороной - беду в деревнях принято считать заразной… Оставаться в отчем доме было на тот момент практически невозможно, помимо расстрела главы семьи и последующих осторожных взглядов среди односельчан, началась финская война. И в Карелии, которая граничит с Финляндией, она очень явственно ощущалась. Мама Прасковьи - Иринья Даниловна приняла решение покинуть Корбозеро, землю, на которой много веков проживали ее предки. Но земля не отпустила… С Мурманска за ними приехали племянники - Птицын Василий и Бутин Николай. Однако, непонятно по каким причинам, решили, что сначала они заберут старшую дочь Прасковью. А мама с младшими Витей и Зоей поедут следом. НАЧАЛО РАЗЛУКИ С МАМОЙ Прасковья ехала в Мурманск с ощущениями новой, лучшей жизни, ведь скоро подъедет мама с малышами, они заживут красочно и интересно. А пока за окном сменяется пейзаж, и стук колес отбивает такт путешествий. Переезд кажется каким-то детским приключением вместе со взрослыми братьями. Приехав, Прасковья начала привыкать к большому городу, стала ходить в школу, учиться и ждать маму с братиком и сестричкой, но… Мурманск начали бомбить практически сразу. 24 июня 1941 года немецкая авиация сбросила бомбы на Комсомольской улице. Взрывной волной выбило окна в здании детского сада. В это же время бомбили рыбный порт. 26 июня 1941 года бомбежке уже подверглись железнодорожный узел, улица Коминтерна и улица Привокзальная. Разбит стрелочный перевод, железнодорожное полотно разрушено в трех местах. В городе было объявлено военное положение и комендантский час. Пока пути не были окончательно перерезаны, начали в срочном порядке эвакуировать детей. Дошколят эвакуировали с мамами, а детей школьного возраста было приказано эвакуировать вместе со школьным персоналом. Первый поток эвакуации был назначен на июль 1941 года. Но нехватка продуктов питания, продовольственных товаров, постоянные бомбежки ускорили вывоз детей. Матери Птицыных - Марии досталась нелегкая ноша - собрать и отправить в неизвестность не только своих троих детей, но и двух племянников. Уже после войны она рассказывала: "Посадила я их перед дорогой и сказала: дети, в стране случилось большое горе, мы должны его пережить. Вы едете впятером, впятером должны и вернуться. Вы одна семья, а семья должна быть вместе. Никому и нигде не давайте вас разделить. Спать рядом, всем вместе. Если будут разлучать, беритесь крепко за руки и твердите, что вы одна семья. Берегите друг друга, делитесь последним куском хлеба друг с другом, последней ложкой супа, вы - одна семья. А после войны нам легче будет вас найти". Дети выполнили этот наказ. За все время не было даже речи о том, чтобы разделиться на родных и двоюродных, на мальчиков и девочек, на старших и младших. Где бы они ни были - они были вместе, сжимая маленькие ладошки друг друга, находя друг в друге защиту и опору. Когда в процессе эвакуации их хотели разделить по половому или возрастному признаку, эта пятерка соединялась магнетически, словно капельки ртути, становилась каким-то одним большим человеком, который кричал, плакал, топал ногами до тех пор, пока попытки его разъединить не были оставлены. Порой мальчикам приходилось засыпать отдельно, но ночью сестры тихонько прокрадывались к ним и ложились рядом. Таким образом ребята просыпались всегда вместе, даже если засыпали в разных местах. Уже после войны, когда все вернулись, мать Птицыных - Мария, говорила: "Когда дети уехали, я долго думала, правильный ли дала им наказ. Да, выжить всем вместе легче, но ведь и если бы пришлось погибнуть, то тоже всем вместе…". Из Мурманска дети ехали в товарных вагонах с трехъярусными полками, поезд шел на Беломорск через Няндому… Эвакуированных перевозили с места на место, пока в августе месяце их не приняла Мордовия. Вообще, за годы войны Мордовия приняла 25 тысяч детей в возрасте до 15 лет. Для размещения более трех тысяч детей было создано 26 детских домов и интернатов. Уже к началу 1941 года в Мордовию прибыло 2746 детей. Это были дети Мурманска, Смоленска, Минска и Бреста. Так, перед 13-летней Прасковьей Михеевой с братьями и сестрами открыл двери… ...АДАШЕВСКИЙ ДЕТСКИЙ ДОМ Печатая этот материал, я слышу вместо щелчков клавиш - удары колес, а вместо утренней тишины тихий детский разговор. Как в каком-то черно-белом фильме, я все время представляю, как беру Анну за руку, и мы вместе идем по Адашеву. Я показываю ей село, рассказываю о нем, а дойдя до детского дома, который мы обе сейчас себе можем только представить, останавливаюсь. Туда должна зайти она одна… Здание было одноэтажным, очень длинным, по форме напоминающим букву С. Если в древности люди пытались наполнить свои постройки некой философией и оберегами, то советское время, отрицая всякий мистический смысл, создавало архитектуру, наполненную лишь самонадеянной верой в силы человека. Однако, строители Адашевской школы, которую через год пришлось отдать под интернат, без всякой глубокой мысли возвели постройку, которая олицетворяла собой положение эвакуированных детей в то время. С торца здания, спиной к детдому, величаво стояли памятники. Один - вождю мирового пролетариата, который стоит до сих пор, вальяжно сунув руку в карман, а другой - верховному главнокомандующему. Правое крыло интерната смотрело на дорогу, а левая сторона, сторона сердца, как бы отвернувшись от всех, поворачивала свои глаза заплаканных окон к Храму Пресвятой Троицы. Таким образом, адашевский детский дом одновременно был как под Божьим покровом, так и за спиной того, о ком говорили с дрожью в голосе. Как будто точкой примирения коммунизма с богом были несчастные и голодные дети, этот интернат, застывший в форме беззащитного эмбриона между храмом и памятниками героям своего времени. Возможно, потому интернат считался одним из лучших в республике и был удостоен звания Краснознаменного, что было по тем временам большой честью. За все 16 лет его работы там не было случаев детской смертности от голода или драк. Лишь уже в мирное время, после войны, во время купания утонула девочка. Спасая свою подругу, она бросилась в быстрые воды Иссы. Подругу она спасла, а саму засосало в воронку. И даже трагедия здесь говорила о дружбе. В детском доме не было кроватей, спали на соломе. Когда наступала зима, на четверых были одни ботинки. Многие ходили в лаптях, носили обноски. А потом начался голод. Особенно он ощущался весной. Как только подсыхала почва, дети уходили на подсобные участки колхозников, где подбирали прошлогодний мерзлый картофель. Отмывали его, пекли и ели, утоляя чувство голода. С появлением зелени пропадали на лугах, собирали ягоду, съедобные травы, ловили в Иссе рыбу и раков… По осени, собрав в ведра яблок, адашевцы выходили на улицу и угощали детдомовских ребят. Прасковья Михеева в своих редких рассказах с большой благодарностью вспоминала, как, не понимая языка, но чувствуя доброту людей, дети брали с их рук плоды, вкус которых на тот момент был, пожалуй, самым приятным на земле. Именно во времена такого голода в Адашевский детский дом приезжала мать Зои Космодемьянской, чтобы поднять своей пламенной речью в детях волю к жизни и стойкость, которые и так, наверное, пылали в детских сердцах при одной мысли о том, что однажды они увидят маму. Однако, не всем ребятам было суждено воплотить мечту в жизнь. Глядя на суетливую Иссу, Прасковья всегда думала о маме, о родном доме, вспоминала чистые воды Корбозера, вокруг которых ходили легенды о деде Щукаре. Увидит ли она когда-нибудь все это? Или может быть те, мысль о которых дает силы жить, уже давно погибли? Тогда зачем бежит эта речка, восходит и заходит это солнце? Наверное, для того, чтобы спустя много лет, уже взрослая дочь Прасковьи Михеевой - Анна Гурина, сама уже мама и бабушка, в 64 года пришла за своей мамой в этот детский дом, которого не существует. Она стоит тихонько в стороне и смотрит, как делают утром дети зарядку, как девочки учатся шить, а мальчики мастерить, как спит ночью в комнате для шести человек на соломе ее 13-летняя мама, прижавшись к своим братьям и сестрам. Анна видит, как скандирует им со сцены мать Зои Космодемьянской, видит, как ее дяди запустили в кабинет немецкого языка козла, желая напакостить учительнице вражеской лингвистики за то, что та обучает языку фашистов. Анна видит, как учительница заставляет ее маму выдать того, кто это сделал, но мама не соглашается, а потом очень переживает за то, что по немецкому и географии, которую тоже вела немка, стоит по три балла... Как же она покажет их своей маме?! А вдруг это омрачит их долгожданную встречу?! Анна видит, как при входе собрались детдомовцы, встречая новый поток эвакуированных детей, все смотрят друг на друга с осторожностью и любопытством, а потом их больше всего удивляет и пугает девочка из Смоленска, которой немцы отрезали язык… История Анны Гуриной удивляет путями, которыми идет дочь к матери. В наше время, женщине в 64 года выйти из вечного круговорота бытовых и финансовых проблем и поехать по маминому маршруту эвакуированной в 41-м году девочки - это настоящий подвиг. Однако, у 16-летней Прасковьи еще более героической была… ДОРОГА ДОМОЙ После окончания войны дети стали разъезжаться. Вместе с братьями Прасковья Михеева доехала до города Няндомы Архангельской области, оттуда Птицыны и Бутин Николай отправились в Мурманск, где за годы Великой Отечественной войны фашистская авиация совершила 792 налета, сбросила 4100 фугасных и 181 тысячу зажигательных бомб. За всю войну в налетах на Мурманск участвовало 8244 самолета противника, а приняло участие в бомбардировке города и объектов 4987 машин. Они сбросили почти 2 килограмма взрывчатки на каждый квадратный метр города. Но, мать Птицыных - Мария, которая завещала детям не расставаться, несмотря ни на что, выжила и ждала детей. Просто она "умела ждать как никто другой"… Прасковье от Няндомы пришлось добираться в одиночку до Корбозера. Она спрашивала людей: не едет ли кто-то в Пудожский район? И разузнала, что туда в скором времени отправляется машина с солдатами. Найдя эту машину, она попросила, чтобы ее взяли с собой. Но солдаты безоговорочно отказались. В 16 лет девушка весила 28 кг. Бойцы испугались, что она умрет по дороге и им придется отвечать, а лишние хлопоты никому не нужны. Они спросили к кому она едет, и Прасковья назвала имя своей матери… Солдаты знали эту женщину, ведь именно она их поила молоком, и, передумав, посадили с собой эту худую измученную девочку. Зайдя домой, Паша увидела своего братика. - Я - твоя сестра - представилась девушка. - А где мама? - спросила она. - На сенокосе - еще не понимая, ответил мальчик и вместе они пошли на поле. Побежав вперед, Витя начал изо всех сил кричать: - Мама, мама, Пашка приехала! Мать повернулась… и упала без чувств. Ее подхватили женщины, которые работали с ней: - Успокойся, живая она! Живая… Открыв глаза, мать увидела изможденную, худую как смерть девушку, которая очень слабо, будто из какого-то сна, напоминала ее дочь. А потом была осень, за ней зима и еще целая жизнь, в которой, как и у каждого из нас, случалось очень много всего. Судьба открывала разнообразие граней цветов и оттенков, которые именно эта разлука научила понимать детально. Анна рассказывала, что когда мама будучи в преклонном возрасте умерла, для Анны с братьями и сестрами это было колоссальным потрясением, после которого они в течение нескольких лет не могли прийти в себя. И до сих пор чувство некого сиротства и одиночества не покидает до сих пор. Словно внутри кто-то говорит: "надо забрать маму". И возможно, это не случайность, что во время душного сенокоса в Адашево, который сегодня делают современные машины, Анна приедет сюда. И, устав ее ждать возле интерната, я сяду на траву и даже не замечу, как тихо мимо меня она пройдет за руку с худенькой босой тринадцатилетней девочкой... И об их истории захочется рассказать, как о самой красивой истории... ...О ДЕТСКОЙ ВРОЖДЕННОЙ ЛЮБВИ Каждый человек, хоть раз в жизни слышал выражение: "Забудь, не заморачивайся, иди дальше…". Сейчас много людей живет, не общаясь с родными, дети из неполных семей не знают своих отцов. И мы вроде бы считаем себя полноценными, как и те инвалиды, которые уже привыкли жить без рук или без ног. И почему это я должен искать кого-то, кто оставил меня много лет назад? Для меня в первую очередь история Анны Гуриной - это история о сильной дочерней и какой-то детальной любви. Она расшифровала каждый знак, который был в манускрипте ее истории. У нее на душе легко и чисто. А я, перечитывая свой текст, думаю о том, как многих мне надо еще вписать в свою историю, как много стоит не забывать, как многим стоит заморочиться и как обязательно нужно вернуться назад, чтобы простить и попросить прощение, чтобы благословить и получить благословение, чтобы с чистой душой и легким сердцем идти вперед.

Еще материалы

Комментарии